Советские пионерские лагеря: как это было в 80-е годы

Каникулы подходили к концу, как и само лето. Вспомнить было нечего. Правда, я научился немного брякать на гитаре, да еще в деревню к бабушке ездил на неделю. А в июле родители опять пытались меня упечь в пионерский лагерь. Но я пригрозил, что снова сбегу и они отступились. Это, кстати, отдельная и поучительная история.

Годом ранее я впервые попал в «Звездочку». Обещали рай на земле, но обернулось это настоящим адом. Во-первых, каждое утро нас поднимали в семь утра и гнали на зарядку. В восемь мы уже стояли в отглаженных рубашках и галстуках на линейке. И весь день: туда не ходи, сюда не ходи, песню разучи, стенгазету нарисуй…
- И это они называют отдыхом? – возмущался по сосед по кроватям Толик Асташков. – В гробу я видел такое лето. Надо сваливать.
- А как? И куда?
- Не знаю. Но я по-любому свалю отсюда. Блин, концлагерь какой-то.
Раздался громкий колокольный звон – сигнал к подъему после тихого часа.
- «Это раздается в Бухенвальде колокольный звон…»
- Освенцим.
- Хатынь.
Три дня нас муштровали почем зря. Наша воспитательница, 50-летняя Софья Арнольдовна, была явно не в своем уме. Каждый день у нас в отряде была политинформация о международной обстановке и злодеяних американских капиталистов. Купаться нам запретили, в футбол играть - тоже. До тех пор, пока высокое начальство из города не приедет и официально на торжественной линейке не откроет смену. Про танцы не стоило и мечтать.
В ту роковую ночь мы с Толиком решили намазать зубной пастой девчонок.

Наша сила - в плавках!

- Когда все уснут, - науськивал меня опытный Толик, - мы сначала намажем пацанов и себя. А уж потом пойдем мазать баб. Если поймает нас Арнольдовна, то скажем: «Фигли нас бабы перемазали всех? Бабам можно, а нам нет?»
- Классно придумано.
Ночь была душной. Мы спали в одних плавках, на которые тогда была страшная мода, скинув одеяла на тумбочки. Когда закончились анекдоты и жуткие истории, мы с Толиком принялись за дело. Перепачкав парней, мы на цыпочках прокрались в команту девчонок.
- Вон ту давай, пухлую, мажь! – шипел мне товарищ.
Но только я занес тюбик над лбом своей жертвы, как она резко схватила меня за руки и закричала:
- Девочки мои, включайте свет!
Жертвой оказалась бдительная Софья Арнольдовна, которая подло устроила нам засаду. Старая партийная кляча приволокла нас с Толиком в свою комнату и велела стоять по стойки смирно, пока она будет думать, как нас наказать.
- Можно было бы вас с позором выгнать из лагеря, но это слишком просто! – рассуждала вслух воспитательница, сняв с себя халат. Под халатом был раздельный купальник. Жара доводила и старых партийных кляч.
Мы с Толиком старались смотреть в пол, но неожиданное обнажение Софьи Арнольдовны не давало покоя. Я украдкой пытался разглядеть ее. Толик, само собой, делал тоже самое. Большая грудь свисала почти до пупа. Из-под плавок в большом количестве выглядывали черные волоски, которых, впрочем, и на ногах было очень много.
- В Чили ваших ровесников, пионеров, преследует хунта Пиночета. Сколько детей томится в застенках из-за своей любви к Ленину, из-за своей верности идеями коммунизма…
Софья Арнольдовна продолжала взывать к нашей совести параллельно занимаясь вполне житейскими делами: кипятила чай в стакане, вытирала пыль с подоконника, потом взялась причесываться и покрывать лаком ногти рук. В какой-то момент она совсем перестала смотреть в нашу сторону и только монотонно бубнила, сидя на кровати.
- В школе вас учат хорошему, но все бесполезно. У вас на уме одни «бони эмы» и «челентаны». Некоторые пробовали курить. В таком-то юном возрасте! Вас привезли в «Звездочку», чтобы вы хорошо отдохнули, но вы не хотите соблюдать режим. А ведь наша с вами задача – набрать вес, обрести нормальный сон, загореть и вдоволь накупаться. И в тоже время вы должны помнить, что живете так весело, так счастливо, только потому, что Родина забоится о своих пионерах. А пионеры…
Тут случилось нечто невообразимое. Софья Арнольдовна вся напряглась, как тигрица перед прыжком, и вытаращила глаза на Толика.
- Это что такое, Асташков? Я тебя, Анатолий, спрашиваю!
Я поглядел на приятеля и чуть не рассмеялся. Плавки подростка были переполнены молодецкой удалью – кусок голубой материи едва сдерживал рано оформившееся мужское естество Толика.
- Ты о чем, негодяй, думаешь? – вскочила воспитательница с кровати и вплотную подошла к пацану. Он был с нее ростом, широкоплечий плавец с грустными глазами.
- Ты что себе, Асташков, позволяешь? А? Ты что себе, я говорю, позволяешь?
Толик от страха пошел пятнами. Губы его затряслись. Однако, причина вспышки ярости, случившейся у Софьи Арнольдовны, как назло, продолжала недвусмысленно торчать.
- Ты мне за это ответишь, Анатолий! – пунцовая от злости, хрипела воспитательница. – Я этого просто так не оставлю.
Тут она вспомнила обо мне и наклонилась к моему животу. Придраться было не к чему - мои плавки свидетельствовали о невинности помыслов их хозяина.
- Марш в постель! – рыкнула тетка на меня и я испарился со скоростью звука. Лежа в кровати я еще долго прислушивался, как из комнаты воспитательницы доносился ее мерзкий прокуренный голос: «Как это называется, Асташков?! Как это называется, я тебя спрашиваю?»
- Сказал бы я тебе, как это у нас называется, - неожиданно вырвалось у меня вслух.
Через сто миллионов лет, как мне показалось, Толик вернулся и нырнул на свою кровать.
- Ну ты как? Чем все кончилось?
- Сука старая.
- А подробнее? Ну расскажи, Толик?
- Взяла линейку и как давай меня лупить.
- Прямо по этому самому?
- Прямо по этому самому!
- Больно?
- Ты еще спрашиваешь.
- Вот сволочь.
- Гестаповка.
- Может, пожаловаться на нее директору лагеря?
- Чокнулся, что ли? Нет, надо сваливать отсюда.
- Согласен, Толик, полностью согласен.

Цепи совести

Но следующим утром совершить дерзкий побег не удалось. После завтрака нас всех погнали в лес играть в «Зарницу». Точнее, провести пробную игру, потому что в конце смены должны были сойтись в битве за Летний Кубок еще три лагеря – «Автомобилист», «Чайка» и «Железнодорожник» - и нам надо было набраться опыта. Как ни бредово это звучит, но в «Звездочке», где не было ни одного мужчины-педагога, наши воспитательницы решили перестраховаться и «репетнуть» предстоящее сражение. Ни я, ни Толик раньше в подобных мероприятиях не принимали участия и мы остались.
Не знаю, кому как, а мне лично «Зарница» не понравилась категорически. Меня поставили у какого-то дуба сторожить опять же какой-то тайник. Вожатый Митя, единственный на 15 отрядов безусый паренек-вожатый, сказал:
- Александр, мы тебе доверяем важный пост. Смотри никуда не отлучайся. Кругом вражеские лазутчики. Захочешь поссать – ссы с той стороны дуба. Понял?
Я все понял. Бросили меня одного посреди леса и удрали куда-то по своим делам! Первый час я честно нес охрану объекта, какого не знал и сам. Везде мне мерещились неприятели. Однако, никого кроме комаров и стрекоз не было. Устав стоять, я лег в траву и даже замаскировался - поверх пилотки нацепил несколько веток. Солнце медленно, но верно шло к своему зениту. Голову припекало.
- Наши, наверное, бои ведут ожесточенные…
Проснулся я от того, что пошел дождь. Бумажные погоны, пришитые к рубашке, потекли синей гуашью. Я прижался к дубу, чтобы меньше капало, но ливень лил или лил. В голове крутилась одна мысль – сбежать или не сбежать? Время шло, я замерз и стучал зубами. Предать товарищей я не смог.
Настроение было скверное, мне казалось, что я так и останусь навсегда, как кот ученый, прикован к этому чертову дубу. Цепи совести – крепче любого железа.
Наконец я увидел приближающуюся фигуру пионера.
- Стой, кто идет? – заорал я, но бегущий подросток только махал руками в ответ.
Приглядевшись, я опознал в нем Толика. Он тоже весь был перепачкан гуашью с головы до ног.
- Все, Санек, игра закончилась. Пошли картофельную запеканку жрать…
На следующий день, когда все ребята потянулись на ужин, мы с Толиком перекинули чемоданы через забор и рванули в город. К нашему удивлению, нас даже не стали искать, а всему лагерю объявили, что у двух пионеров нашли вшей и их увезли в больницу. Об этом нам рассказали девчонки-одноклассницы, когда вернулись после смены домой.
Юмор про вшей мы с Толиком оценили. Явно это было дело рук Софьи Арнольдовны.
- Сама она вошь, Санек, правда?
- Самая настоящая. Мандавошка!